Владимир Бережков: «После отставки Якубовича в «СБ» не было ни цветов, ни проводов. Ничего. Тишина. Как будто не было человека»

Бывший генеральный менеджер хоккейного «Динамо» и бывший руководитель департамента маркетинга АБФФ Владимир Бережков вновь остался без работы. 6 февраля «СБ. Беларусь Сегодня» покинул главред Павел Якубович, вслед за ним ушел и Бережков, курировавший в медиахолдинге «Альфа-радио», сайт и интернет-телевидение, – в своей должности он не проработал и трех месяцев.

– С момента вашего выхода из СИЗО прошло почти два года. Как охарактеризуете свое душевное состояние?

– Душевное состояние неоднозначное, конечно. Я уже сказал, что меня штормит.

Казалось бы, наступило успокоение, я вошел в берега, буду продолжать работать в интересном направлении. Хотя поначалу были большие сомнения в том, нужно ли идти в «СБ. Беларусь сегодня». Естественно, есть понятные всем ограничения, установки и идеология. Я привык работать в другом ландшафте, при других условиях, но, тем не менее, мне удалось найти инструментарий, который позволял сохранять душевное равновесие. Я был в ладу с собой.

– Если говорить о честности и порядочности, где жизнь правдивее – в границах камеры СИЗО или на свободе?

– Для своей собственной задницы проще всего в тюрьме.

– Почему?

– Если не заботиться о душе, мозгах, а только о теле, то в тюрьме, как это ни парадоксально звучит, мне было проще. Ты понимаешь, что от тебя ничего не зависит, ничего сделать не можешь.

Ты находишься в руках репрессивных органов, которые с тобой могут сделать все, что захотят. Просто тупо следуешь правилам внутреннего распорядка, и каждый день происходит одно и то же. День сурка, по сути. Читаешь книги, наслаждаешься общением с теми умными, порядочными, нормальными людьми, которые туда заходят. Я как-то уже говорил, что многие в тюрьме сидят понапрасну, и там много интеллектуалов, много людей совестливых, хороших. Конечно, ты видишь там много грязи, всякого дерьма, но здесь дерьма и грязи не меньше.

Что касается души, мысли, ты понимаешь, что приносишь большие душевные страдания своим близким – жене, матери, детям, тем, кто за тебя переживает, думают, как освободить. Они понимают, что в их руках что-то есть, и могут что-то сделать: носят передачи, собирают и одалживают деньги, переживают, думают о том, как ты там. Все это очень тяготило.

– Есть ощущение, что СИЗО так отразился на здоровье, внутреннем равновесии, что какие-то прежние вещи уже не вернуть?

– Я бы так не говорил. У нас недавно был вечер выпускников...

– И вы ходили?

– Да, но это был немного другой вечер выпускников. Это был вечер встреч выпускников «Володарки» – людей, которые сидели с тобой в одной камере.

На протяжении отсидки ты меняешь камеры, меняешь общение. Круг людей очень большой. В тетрадку я сначала записывал всех, а потом понял, что это бесполезно. Но, тем не менее, близкие отношения остаются.

Казалось бы, в таком возрасте друзей не находят, но я их нашел – бывший министр сельского хозяйства, крупный менеджер железной дороги. Люди выходят на свободу, звонят, мы встречаемся, общаемся, шутим, вспоминаем все, что было, и находим, что это испытание нам было дано не просто так. Что его нужно пройти для того, чтобы что-то понять, оценить, чтобы больше не было иллюзий относительно ошибок.

Я отдаю себе отчет, что нагрешил в этой жизни и совершил несколько непотребных поступков, начиная еще с детского сада.

– Вы можете о них говорить?

– Да. Я учился в классе с мальчиком, над которым все потешались. Всегда есть такой слабенький мальчик, над которым все шутят. И у нас было соревнование, кто ему больнее сделает.

Мы как-то шалили: украли у учительницы ключ, и она не могла попасть в кабинет. Но потом из-за этого разгорелся скандал, от которого мне самому стало страшно. И этот ключик от кабинета я подкинул мальчику.

Я думал, что это будет смешно, но потом мне не хватило сил в этом признаться. Вот в чем была проблема. Мальчику влетело, и я испытывал чувство вины, что мне нужно сказать, что это я, что мы пошутили, давайте отмотаем все назад. Но я не смог этого сделать.

Когда я попал в тюрьму, мне за это было очень стыдно. Вспоминал ночами эти кармические долги.

Вы спросили про случай, я привел пример. Я не могу сказать, что их было много, но они были. Они мне вспоминались. И я понимал, что сижу не напрасно.

– В профессиональной деятельности подобное происходило?

– Да, и я даже публично признавался в этом. Когда работал в БелТА, была перестройка. Я набирал ход, у меня были хорошие статьи. И были материалы, которые звали на баррикады.

Мы работали в паре с известным журналистом Владимиром Левиным и занимались расследованиями. В частности, у нас был громкий материал-расследование о заповеднике, в котором рассказывалось о том, как члены правительства заезжают на дачу Машерова, и им ведрами выносят клюкву, бруснику, рыбу, зверье. Они все это пакуют и уезжают. Данью был обложен заповедник. Потом Позняк эту статью на площади цитировал, переполняемый гордостью.

Ну а позже начался откат, перестройка потихонечку сворачивалась, и мы с Левиным получили задание написать о создании клуба «Современник» – о прообразе дискуссионного политического клуба. Пришли в концертный зал «Минск», послушали выступления. Мне они понравились.

На следующий день я сделал интервью с людьми, которые ко всему этому были причастны. Я написал и отдал свою часть, Левин – тоже. А после оказалось, что все, что я написал, ушло в корзину.

В итоге получился совершенно одиозный материал, чисто политический заказ. В тексте (опубликован 27 октября 1988 года в газете «Вечерний Минск» – Tribuna.com) говорилось, что все это – экстремизм – ведет к распаду государства. В общем, грязь. Заголовок был соответствующий: «Пена на волне перестройки».

Я сказал, что с этим не согласен и не готов подписывать этот материал. Он вышел под фамилией Левин и псевдонимом, если не ошибаюсь, Тарасевич. Мне было очень стыдно. Хоть там и не стояла моя фамилия, но, тем не менее, хотел написать об этом, рассказать, что та публикация – заказуха.

Был такой известный кинорежиссер Аркадий Рудерман, который потом погиб на войне. И он мне сказал: «Володя, ты должен сказать о том, что произошло на самом деле».

Но во мне была другая скрепа – скрепа корпорации. И я не знал, как пойду и буду рассказывать всю кухню. В профессии мне было стыдно именно в этот момент.

И это стало главным мотивом, почему я ушел в спортивную журналистику. Я искал нишу, в которой было бы не стыдно делать то, что действительно называется журналистикой, а не пропагандой.

– Почему вы сомневались, идти ли в «СБ»? Из-за идеологии?

– Да. Я понимал, что это в известной степени несвобода. Полной свободы нет нигде. В любом случае есть самоцензура, бизнес-интересы, инстинкт сохранения задницы. Свободы в «СБ» меньше…

У меня была неудача с телеканалом. Мало того, что стал неугодным, так еще, как мне показалось, получил волчий билет.

Как бы к Павлу Изотовичу Якубовичу ни относились, сколько бы грязи о нем ни писали, такого профессионала, как он, сейчас просто нет. Он – динозавр журналистики, который прошел советскую школу, перестроечную школу, рассвет демократии. Он, как мастодонт, сумел выжить и сохранить себя в профессии.

Да, я понимаю, что ему пришлось пойти на многие компромиссы и сделки для того, чтобы, скажем так, не облить себя бензином, а продолжить делать то, что он умеет. И Якубович меня убедил, нарезав задачи, которые подходили под мою ментальность.

Он тогда сказал, что передо мной стоит задача довести всем, чтобы занимались журналистикой, а не херней: «Выходите на улицы, пишите о проблемах, разговаривайте с людьми».

Я тогда спросил: «А как же администрация президента? Идеология?»

На это я услышал: «Мой мальчик, это не твоя забота. Когда ты перейдешь черту, я тебе скажу. Но ты должен заниматься тем, чем всю жизнь занимался: научить людей не бояться, писать, выбирать нужные темы и красиво их подавать».

Ну и были совершенно простые вещи – рост посещаемости сайта sb.by. Нужно было сделать так, чтобы он мог конкурировать в совершенно честной и нормальной рыночной борьбе с «Нашай Нівай», naviny.by, tut.by. Совершенно понятные цели. Cегодня у тебя 50 тысяч уникальных просмотров, а завтра должно быть 60 тысяч. Это вполне осязаемые вещи.

Кроме того, есть «Альфа-Радио», которое было в состоянии полной убыточности. Оно напоминало чемодан, у которого нет ручки. Никто не знал, что с ним делать. Вроде, и выполняло какие-то идеологические функции, но, с моей точки зрения, его никто не слушал. Если говорить о рыночной функции, это был глубоко убыточный субъект.

Ну и еще было одно направление работы – телевидение. Там тоже были совершенно простые цели – количество просмотров…

И вот сейчас Якубович тоже протянул мне руку помощи, позвал и сказал, что все, что с тобой произошло, это следствие системных ошибок. Сказал, что вина твоя, но, тем не менее, не нужно посыпать голову пеплом. Вот тебе новое дело – тебе понравится. Критерий оценки твоей работы – результат. Если дашь его, будешь в шоколаде. Как он сказал, будешь иметь «грошы». Если нет, то, ну что ж, сам виноват.

Ну я и пошел. Долго присматривался, и все больше и больше благодарил своего предшественника Дмитрия Партона, который сейчас работает на СТВ. Достаточно харизматичная личность. Когда меня напутствовали, сказали о нем много нехорошего, мол, он такой, сякой. Это говорил не Якубович. Но я увидел, что он набрал нормальных людей. Ребята, которых возглавил, профессионалы. Молодые, образованные, креативные. В них есть искра, есть интеллект, есть понятие, контакт. Поначалу у них присутствовал какой-то цинизм, что, вот, как вы нам платите, так мы и работаем. Но мне удалось им объяснить, что не деньги главное, а главное в жизни – это мотивация. Чувствовать себя человеком, профессионалом, достигать результатов, кого-то обходить.

Я им как-то сказал простую вещь: «Мы когда-нибудь обойдем «Хартию». Это был такой хештег, который потом надо мной посмеялся. Никто в это не мог поверить.

Но в итоге мы это сделали, потому что «Хартию» «закрыли». Получилась плохая шутка.

Но не шутка заключалась в том, что мы стали расти. Реально. Не скажу, что позволяли себе все. Естественно, был внутренний цензор, скрепы, понимание, где ты работаешь, что ты на службе отечества и так далее. Ты там не можешь себе позволить оппозиционных взглядов. Назовем вещи своими именами. У тебя связаны руки.

Но даже с несвязанными ногами мы по количеству уникальных пользователей обошли «Комсомольскую правду», «Спутник», БелТА и стали приближаться к «Хартии». За три месяца количество уникальных посетителей у нас выросло в два раза. Мы удвоили аудиторию.

Показателем удовлетворительной работы считаю то, что у «СБ» вдвое увеличилось количество подписчиков в социальных сетях. Я горжусь показателями «СБ» ВКонтакте. У паблика было 10 тысяч подписчиков, а через три месяца стало 17 тысяч. У ребят загорелись глаза. Они поверили.

«Альфа-Радио» вдруг стало рыночным. Пришли рекламодатели. Если включите выпуски, посвященные Олимпиаде, увидите партнеров – АВС, МТС. На радио переформатировались программы. Ушли заунывные политические диалоги по часу, которые никто не слушал. Появился нормальный, адекватный музыкальный формат – только хиты – без всякой конъюнктуры и «поющих трусов», хотя 75 процентов белорусской музыки все равно соблюдались.

Ну и на телевидении появились программы. Но они появились из недр. Не я их автор, а ребята. Я никого не поменял, а просто привлек некоторых новых людей: маркетолога, специалиста по SEO. Как мне показалось, с ребятами у меня получилось.

А дальше сами можете проследить. 5 февраля проходила коллегия министерства информации. Я был в полной эйфории. У меня очередные рекорды – идет неделя по 100 тысяч уникальных пользователей. До меня 50 тысяч – это исторический максимум. А тут трижды за неделю больше 100 тысяч.

И на коллегии министр Карлюкевич среди прочего говорит, что у холдинга «СБ» хорошие показатели – выросла интернет-аудитория sb.by. Думаю, ну все, сейчас наградят. Неужели получилось? Я был в мальчишеском кайфе, в ладу с собой. Понимал, что Павел Изотович действительно был прав.

И вдруг на следующий день узнаю, что прошло совещание у президента, Якубовича снимают.

Я Павлу Изотовичу позвонил сразу. Он как-то отреагировал спокойно, сказал: «Ничего, все будет нормально. Не переживай».

И потом мне стало как-то странно. Я смотрю, как провожают на СТВ Козиятко с цветами. Ну, не важно, что дарят, главное, что провожают. Так люди прощаются.

А тут человек-легенда. Если поставить на пьедестал почета по значимости людей из медиасферы, которых отправили в отставку – Давыдько, Козиятко и Якубовича, – то на первое место поставил бы Якубовича, и больше никого бы на пьедестал не ставил. Для меня совершенно очевиден масштаб этой личности. Чтобы там ни происходило, он исторически легендарный журналист. И вдруг – ни цветов, ни проводов. Ничего. Тишина. На завтра я прихожу на работу – как будто не было человека.

Я ни в коем случае не в обиде на Жука (новый редактор «СБ. Беларусь Сегодня» – Tribuna.com). С Димой у меня издревле нормальные, человеческие отношения. Еще с тех пор, когда он был в пресс-службе президента замом у Натальи Петкевич.

Когда я работал в маркетинге АБФФ, приезжал к нему в БелТА партнериться. Он тогда сказал: «Да, давай. Отлично». И поводов, чтобы между нами пробежала черная кошка, не было.

Я не знаю, что произошло. Мне трудно предположить. Хотя все самые простые вещи приходят, когда ты смотришь сериал «Карточный домик». Не знаю, смотрели ли вы его, но я смотрел этот сериал безотрывно. Как маньяк. Я за неделю просмотрел 50 с лишним серий. И ты понимаешь, что многие решения, которые тебе кажутся очевидными, которые ты можешь объяснить, на самом деле имеют совершенно другую подоплеку, причину.

Скажем, война в Сирии может быть развязана из-за того, что президенту США нужно скрыть интрижку с журналисткой. Нужна дымовая завеса. Или масштабное открытие новых рабочих мест зависит только от того, что кто-то с кем-то переспал, и кто-то кого-то шантажирует. Причем ты реально понимаешь, что это происходит не только в Белом доме, а везде, где есть власть, борьба за нее, и где есть свой капитолий. И неважного какого он окраса – диктаторского или демократического. Везде есть свои интересы, и каждый борется за свои места.

Так и здесь. Вот зачем министр информации говорил о том, что у «СБ» все хорошо? Вы подумайте немножко, скажите, что все плохо, и тогда будет понятно, почему убрали Якубовича и Бережкова.

– Объясните, как и когда вас уволили из холдинга?

– Я не хочу это комментировать. Уволили меня 7 числа. Мне тогда сразу журналист Руслан Батенков позвонил. Пришел на работу седьмого числа, у меня рекорд – 113 тысяч уникальных пользователей. Ребята пришли все с горящими глазами, а я их всех собираю и говорю: «Я не хочу, чтобы вы узнавали из прессы, но вот так».

Я увидел, что они хотели бы работать со мной дальше. Да и я бы этого хотел. Чувствовал уже ответственность за них. Я внедрил в них свободу. А это самое главное в творчестве. Это безусловный атрибут творчества.

Если человек несвободен, то он по определению не может ничего сотворить. Как мышцы парализует холодная вода, так несвобода парализует мозг, и потом приводит в состояние абсолютного конформизма, когда думаешь: «А, мне и так хорошо, и я придумаю себе тысячу способов, как в этой несвободе еще больше доказать, что мы несвободны».

По сути, геометрическая прогрессия, которую продуцирует несвобода, еще больше и больше подставляет власть. В том числе Лукашенко. Потому что каждый несвободный журналист доказывает сам себе и всем окружающим, что другого пути нет, что несвобода – это хорошо. Нас не пускают там на коллегию минобразования – отлично, ничего делать не надо. Мы с БелТА возьмем официальную заметку – и больше ничего делать не надо. Все.

– Но как все было? Вам позвонили и сказали: «Владимир Петрович, вы уволены»?

– Я не хочу комментировать это. Надо мной довлеет корпоративная солидарность. Не хочу подставлять людей, которые сделали мне добро. У меня нет претензий к Жуку. Я понимаю, что это может быть не его решение.

Я понимаю, что, как в том «Карточном домике», это может быть решение, которое возникло через чью-то постель или что-то еще. Я не знаю. Но могу предполагать, что все гораздо сложнее.

У меня нет обид, но есть претензии. Он мог хотя бы позвать меня и сказать: «Володя, вот такая хрень. Отвали». И на этом все.

Но, исходя из того, что он этого не сделал, я почувствовал себя свободным. Спасибо ему за это. Я понял, что рано или поздно мне пришлось бы уйти. В этой системе, когда нет даже духа посмотреть в глаза и сказать, мол, извини, но, по определенным причинам, ты мне не нужен, я работать не смог бы.

– 15 лет назад в глазах читателей «Прессбола» вы были рьяным борцом с коррупцией, вас с представителями госСМИ разделяла ментальная пропасть. Вы тогда могли подумать, что когда-нибудь окажетесь среди них?

– Когда мне позвонил Батенков, он сказал: «Все мы выбираем между свободой, нищетой и дешевым обслуживанием дорогих игрушек».

Я не буду вам говорить, что я пошел работать за идею. Я готов признаться, что вышел из тюрьмы поиздержавшимся. Материальная цена за свободу была очень высокой. И сегодня я не могу себе позволить работать бесплатно.

Я имею свою цену, и я ее знаю. Я знаю, как я умею работать. Но даже не это главное. Главное – это то, что мне нужно отдавать долги. Я должен. Поэтому нужно зарабатывать хорошие деньги.

И, в принципе, в «Советской Белоруссии» меня оценивали достойно. Не скажу, что заоблачно. Деньги были весьма приземленные по меркам тех, которые имел раньше. Но, во всяком случае, они достойные. С одной стороны было материальное уважение, с другой – интерес, учитель как крыша, грубо говоря, надежный оплот. И эти три фактора сработали.

И на ваш вопрос о том, думал ли я, что окажусь в госСМИ, отвечу так. Сегодня много вызовов. Пару месяцев назад я был на конференции tut.by. Там была моя любимая Лика Кремер с «Медузы». Она проводила конференцию, и возник вопрос, какую позицию должен занимать журналист.

Скажем, Россия и Украина фактически находятся в состоянии войны. К примеру, российский журналист – честный человек. Что он должен делать? Должен быть за Украину или Россию? Он патриот или не патриот? Он профессионал или нет? Он должен приравнивать перо к штыку или не должен? Или должен своим срать? Что должен делать?

И меня попросили выступить в конце, чтобы сказал, что думаю об этом с высоты своего опыта. И я сказал, что не могу ответить на этот вопрос. В каждой ситуации человек сам определяет, что должен делать. Он действует в соответствии со своей совестью, запросами и видением на данный момент.

И я никогда не делил журналистов на госСМИ и независимых. Я всегда делил журналистов на профессионалов и непрофессионалов. Потому что Якубович ни дня не работал в частной газете, но для меня он безусловный авторитет в журналистике.

Поэтому никаких скреп относительно государственное или негосударственное СМИ у меня не было. Проще всего мне было подойти к Кайко в «Прессболе» и сказать: «Отвали. Дай я еще покирую. Мне до пенсии с моим задором, яйцами, харизмой хватит».

Но я этого не сделал. И понимаю, что делать этого нельзя. По этическим и гигиеническим соображениям. Просто нельзя.

Пойти в госСМИ? Если мне там дадут возможность не делать гадостей, что считаю несовместимым со своей личной гигиеной, почему нет? Почему не сделать это госСМИ привлекательным? Мы же не на войне, не на баррикаде.

Если взять общую ситуацию, в Беларуси масса прекрасных вещей и преимуществ над другими местами. Есть места, где я бы никогда не хотел оказаться. Я не хотел бы оказаться на Донбассе, в Луганске, в Ростовской области, в Средней Азии, на Ближнем Востоке, даже в Китае.

Нет одного человека, от которого все зависело бы. Все зависит от всех людей. Мы сами приспособленцы и конформисты, и сами встраиваем себя в систему, и сами, как в том «Карточном домике», являемся этими карточками, которые поддерживают песочный, карточный домик. Стоит одной карточке рухнуть, как рухнет все. Выстраивается новая система…

– Владимир Петрович, объясните, чем был мотивирован в «Фэйсбуке» ваш пост о государе и вьющихся у ног?

– Меня мотивировала музыка лихой атаки. Я почувствовал, что это тот самый момент, когда нужно брать баррикады.

Было очень осторожное поведение. Я очень много терпел, и вот почувствовал, что после того, как было дано конкретное поручение президента правительству, это – точка, и можно идти на баррикады, брать свое, поставить ногу в дверь и сказать: «Ребята, будете еще ставить палки в колеса, то получите». Ощутил то, что можно чуть-чуть проявить силу. Но я ошибся.

– Кому было адресовано это сообщение?

– Не скажу.

– Это какие-то руководители?

– Их много.

Что позволено Юпитеру – не позволено быку. Он может сказать «вьющиеся у ног» – это его фраза, – а я не могу. Когда это звучит из его уст, никто не обижается. Когда говорит кто-то другой, возникает реакция: «Как же так?! Вам не позволено так говорить!»

И я признаю свою ошибку. Да, мне не позволено так говорить.

- Обидно, что так сделали?

– Нет, не обидно. И вообще я не жалею. Не принял меня Жук – и хорошо. Хорошо, что я на берегу. Дальше было бы хуже. Мой пост в «Фэйсбуке» дал сразу возможность понять, что будет дальше.

– Эта запись здорово переполошила вертикаль?

– Еще как. И у меня есть предположение, что она явилась мотивом для решения Жука в СБ…