«В самом начале нашего романа Коля предупредил меня, что женат»

«В самом начале нашего романа Коля предупредил меня, что женат и, следовательно, надеяться мне в этом смысле не на что. Но не прошло и года, как он позвал меня замуж: «Ты у меня старшая дочь и младшая жена. Я хочу дать тебе свою фамилию. Никаким женам не давал, а тебе дам», — рассказывает Людмила Еременко.

Никаких недосказанностей между нами не было. Когда случился роман, Коля сразу предупредил, что, во-первых, женат официально и разводиться не собирается. А во-вторых, у него есть еще одна женщина, от которой у него дочь.

Я ни на что не рассчитывала. Кино закончится, и он уедет в Москву. И я его больше никогда не увижу... Но через два месяца после съемок он меня нашел. И начались наши отношения длиной в шесть лет…

Помню, как впервые встретилась с Колей глазами. Это было на студии «Беларусьфильм». Я шла по коридору, навстречу — Николай Еременко. Известный артист, ну как не обернуться ему вслед? Только вот и Коля тоже обернулся. Мы несколько секунд не отрываясь смотрели друг на друга.

Помню, я подумала: «До чего же он красив... И какая опасная красота! Как капкан...»

В фильме «Пираты ХХ века»

А через какое-то время мне позвонили знакомые: «Людмила, Николай Еременко-младший будет снимать кино «Сын за отца». Это его первая картина как постановщика. Нужен толковый помощник режиссера. Пойдешь?»

И вот мы встретились. Еременко протянул руку для рукопожатия: «Николай. Будем работать вместе». — «Людмила. С удовольствием...»

Позже Коля рассказывал мне, как нервничал и боялся браться за режиссуру. Но он очень хотел, чтобы его обожаемый отец по-прежнему снимался в кино. Ведь Николай Еременко-старший — выдающийся артист, а после перестройки вроде бы и не нужен никому оказался, затосковал...

И вот Коля подобрал для него подходящий сценарий и даже нашел деньги. Но эти деньги ему давали только при том условии, что снимать он будет сам.

Вся съемочная группа была влюблена одновременно и в отца, и в сына Еременко — такая в них обоих была мужская и человеческая харизма. И все-таки я сразу поняла: Коля мне нравится по-особому.

Но, главное, я ощущала, что нравлюсь ему. Он пользовался любой возможностью оказаться рядом, заговорить...

Так продолжалось недели две или три. Наше взаимное притяжение уже и в группе стали замечать...

А тут наступило 15 августа, мой день рождения. На глазах у всех Коля подарил мне алую розу. Роскошную! Нашу с ним первую розу. Потом при каждой встрече он всегда дарил мне по одной такой, только нежных цветов — белые, кремовые...

Вечером, закончив съемки, мы все сели в автобус, развозивший группу по домам. Первым завезли Колю — в гостиницу «Минск», где он жил. Конечно, он мог бы остановиться и у родителей, но Коля говорил: «Они привыкли вдвоем. И когда я к ним приезжаю, им хватает двух-трех дней, чтобы насытиться общением. Потом они от меня устают».

И вот, перед тем как выйти из автобуса, Коля крепко сжал мою руку и, глядя в глаза, шепнул: «Позвони мне».

У меня мурашки по спине побежали. Вот оно! Начинается! Капкан... И не спастись, и не убежать...

Звонить я ему, конечно, не стала. А на следующий день мы увиделись на площадке — Коля сразу ко мне: «Что же ты не позвонила вчера?» — «Не знала, что вам сказать». — «Ну, когда будешь знать, что сказать, позвони. Буду ждать...»

Я продержалась еще недели три, прежде чем все-таки позвонила. Дальше события развивались стремительно. И вот я уже в Колином номере: 515-й, люкс. Потом мы раз за разом, много лет с ним там встречались. Ведь Еременко был ужасным консерватором — и к месту, и даже к одежде привязывался и привычкам не изменял. Что уж говорить о людях, с которыми он ох как непросто расставался...

Вопреки моим опасениям, когда съемки закончились и Коля вернулся в Москву, из моей жизни он не исчез. Просто стал раз в месяц приезжать ко мне в Минск дня на три-четыре. У него и повод был: навестить родителей.

Они, правда, быстро его раскусили. Николай Николаевич — старший говорил жене: «Галя, тебе не кажется, что он не к нам приезжает? Немножко побудет дома да и исчезнет».

В сложности своей жизни Коля родителей не посвящал. Обо мне до поры до времени не знал вообще никто. А о том, что у Коли есть ребенок на стороне, знала его бабушка — Мария Ивановна. Она его фактически вырастила. Ведь Галине Александровне, когда та родила Колю, было всего двадцать лет. Актриса, и муж актер — где уж им самим с ребенком справиться? Вот и подкинули Колю Марии Ивановне.

Это была поразительная женщина! С очень мощной энергетикой. Например, ее животные понимали и слушались. Два ее кота ходили с ней повсюду: один справа от нее, другой слева. А по вечерам бабушка отправляла своих верных котов загонять кур в курятник…

Когда Коля рассказал ей о своих метаниях между двумя женщинами — женой Верой и подругой Татьяной, бабушка ответила: «Запомни, Коля: у тебя будет третья. И ты останешься с ней». Это было как раз перед нашим знакомством.

Со временем Коля рассказал мне о бабушкином пророчестве. И тогда я поняла, к чему он иной раз, глядя на меня, говорил: «Это ты третья, что ли?»

Бывало, что вместо гостиницы Коля останавливался прямо у меня, в моей комнате в общежитии железнодорожников (долго рассказывать, как я туда попала. Но ведь в кино я оказалась не сразу, а собственного жилья в Минске у меня не было — я родом из деревни в Гродненской области). Комнатка в общежитии была маленькая. Туда еле втиснулись холодильник и телевизор, которые купил мне Коля. Простота обстановки его не смущала. Как и единственный туалет на этаже, куда надо было идти по длиннющему темному коридору. А душ у нас был вообще один на пять этажей.

Ну а потом приходило время нам опять расстаться. Это как в песне у Пугачевой поется: «расставанье — маленькая смерть»... И я действительно каждый раз умирала! Причем если в Минске, провожая Колю, я еще хоть как-то могла справиться со своими чувствами, то в тех случаях, когда я сама приезжала к нему в Москву, и нужно было возвращаться домой, мне просто дышать становилось нечем!

Посадит Коля меня в машину, включит песню «Любэ» (он любил эту группу, да и с Николаем Расторгуевым дружил), дождется рефрена: «Главное, что есть ты у меня» — и смотрит на меня со значением, улыбается. А потом привезет на Белорусский вокзал, высадит, и я иду по перрону — вся в слезах...

С каждым годом про нас с Колей узнавало все больше и больше людей. Бывало, в Москве он селил меня где-нибудь на даче у своих друзей. Или в гостинице «Мосфильма», где вечно находилось полно общих знакомых. Ну а потом я почти совсем открыто стала бывать с Колей на разных кинофестивалях — в Сочи, в Выборге, в Ханты-Мансийске...

На «Кинотавре» в 2000 году

Коля представлял меня так: «Это моя любимая женщина Людмила». Предлагал даже пройтись с ним по красной дорожке — но мне неловко было...

Как-то раз, на мое тридцатилетие, Коля подарил мне, вернее — нам с ним обоим, круиз вокруг Европы. Двадцать дней счастья! И ни минуты без Коли. Мы гуляли по Риму, по Мадриду...

Только вот в Париже не удалось побывать. В порту Руана, куда причалил наш теплоход, меня продуло — стояла ужасная погода. И я слегла на несколько дней, пока все пассажиры ездили в Париж. На всем теплоходе только и остались, что мы с Колей. Помню, он меня утешал: «Ничего, не расстраивайся. Мы с тобой обязательно съездим в Париж».

Не успели... А без Коли — зачем мне Париж?

В один из вечеров на теплоходе Коля выступал перед зрителями. Он рассказывал о своих ролях, о жизни, о семье. Упомянул, что у него взрослая дочь Ольга.

На следующий день ко мне подошла одна пожилая пассажирка и говорит: «Оленька...» Приняла меня за Колину дочь!

А впрочем, я и впрямь ему в дочери годилась: между нами разница 18 лет. Это я ее не чувствовала и не задумывалась о ней. А Коля смеялся: «Ты у меня старшая дочь и младшая жена. Я хочу дать тебе свою фамилию. Никаким женам не давал, а тебе дам. Будешь Людмилой Еременко».

Несмотря на то, что Коля в самом начале нашего романа предупредил меня, что женат и, следовательно, надеяться мне в этом смысле не на что, не прошло и года, как он позвал меня замуж. Это произошло в президентском санатории «Сосны» на озере Нарочь. Нас поселили в коттедже, на втором этаже. Вокруг — вековые сосны, а озеро такое огромное, что горизонта не видно. Лебеди плавают, и мы с Колей на лодочке катаемся.

Людмила и Николай на озере Нарочь с одной из отдыхающих

В тот год такая жарища стояла, что мы загорели, как будто на юге побывали. И Коля говорил с восторгом: «Зачем какой-то юг? У нас в Беларуси такая природа!»

И вот в этом идиллическом антураже Коля сделал мне предложение. Накрыл мою ладонь своей и говорит: «Будешь моей женой?»

Конечно, я согласилась! Но это мало что изменило. Прежде чем Коля действительно развелся, прошло еще долгих пять лет... Все дело в его отце, который при малейшем намеке на такой поворот событий сурово напоминал: «Сын, Еременки не разводятся!»

Коля меня успокаивал, говорил, что мы будем вместе, это всего лишь дело времени. И часто повторял: «От осознания того, что ты у меня есть, мне легче жить».

Помню, я как-то раз заикнулась, что хотела бы поступить во ВГИК на отделение менеджмента и продюсирования. Коле это не понравилось: «Зачем? Твоя работа — быть моей женой. Тебе растить нашего сына предстоит». Он почему-то был уверен, что я рожу ему именно сына. И даже имя заранее было известно — Николай. У них в роду так принято: все Еременко — Николаи Николаевичи. Говорят, это нехорошо, сокращает жизнь…

На развод Коля, не выдержав, все же подал еще при жизни отца. Но я даже не уверена, что Николай Николаевич успел об этом узнать.

Когда отца не стало, Коля едва с ума не сошел. Эта рана у него в душе не затягивалась. Как вспомнит об отце — сразу плачет навзрыд. Я никогда не видела, чтобы мужчина так плакал! И продолжалось это не неделю и не месяц — весь год, на который Коля пережил своего обожаемого отца.

И вот через несколько дней после похорон Коля решился рассказать обо мне своей маме. Характер у нее жесткий, но что делать? Как скроешь, если собираешься жениться?

Коля мне потом описывал свой нелегкий разговор с матерью: «Сначала она слушала меня сухо и только говорила: «Так, так, так». Потом, смотрю, ее глаза теплеют, теплеют. И, в конце концов, она сказала: «Пускай твоя Люся придет. Я хочу сама с ней познакомиться».

Как же я волновалась! А тут еще Коля говорит: «Пойдешь к ней — предложи с ней какое-то время пожить. Матери без отца тоскливо, она побаивается одна ночевать».

И вот прихожу. Едва взглянув на меня, Галина Александровна сказала: «Садись обедать». А сама ушла в другую комнату. Я присела за стол, в одиночестве что-то поклевала. Потом отправилась в гостиную. Сели рядом и начали разговаривать. Она показывала мне семейные альбомы, рассказывала про себя, про молодость, про Николая Николаевича. Я сидела, слушала.

Когда стало вечереть, я спросила: «Галина Александровна, мне остаться?» — «Нет, спасибо. Я останусь одна. Все нормально».

На следующий день звоню Коле в Москву, и он с явным облегчением сообщает: «Ну, все хорошо! Мать тебя приняла, сказала, что ты «молчаливая слушательница». В ее устах это — большая похвала».

Позже я слышала от Галины Александровны: «Рожай, Людмила, не тяни». Значит, действительно признала меня своей невесткой, если хотела внуков.

Это удивительно, но Коля в свою очередь тоже боялся знакомиться с моими родителями. Мы специально ездили к ним в деревню. Он переживал, что им не понравится наша большая разница в возрасте. Помню, все уверял маму с папой: «Ваша дочь в надежных руках. Мы все сделаем как надо!»

Только один раз мы с ним успели побывать в моих родных Мольничах Новогрудского района Гродненской области. Новогрудок когда-то был столицей Великого княжества Литовского. Именно оттуда появились первые белорусы как народность. И Коля шутил: «Ты у меня хоть и провинциалка, но в своем роде — тоже столичная штучка».

Ну а вскоре Коля перевез меня в Москву. Он купил для нас квартиру на «Войковской». Мы с ним прожили там ровно сорок дней. Мистика какая-то...

А ведь я чувствовала приближающуюся беду... Как только Коля мне сказал, что оповестил всех — и бывшую жену, и вторую, неофициальную, с которой тоже ради меня расстался, — что собирается жениться, рожать детей и что квартиру для нас купил, я кожей ощутила опасность. Как будто тучи над нами сгустились.

Я ведь с детства наслышана про сглаз. Мне об этом еще бабушка моя деревенская рассказывала. И вот теперь, когда, казалось бы, моя мечта сбылась, я навсегда перебралась к Коле, — радость омрачилась страхом.

Коля встретил меня в Москве на вокзале, повез на «Войковскую». Квартира была практически пустой, там шел ремонт. Стояли в ней только кухонная мебель и диван — больше ничего. «С завтрашнего дня пойдем с тобой по мебельным магазинам», — сказал Коля.

Так мы и ездили с ним по этим магазинам до 9 Мая. Этот праздник в семье Еременко считался святым. Коля стал вспоминать отца, много выпил...

Все начиналось невинно: красное сухое вино, шампанское. Но потом он уже не смог остановиться — пил и ничего не ел.

Я испугалась: «Коля, что с тобой? Я тебя в таком состоянии первый раз вижу! Расскажи мне, как тебя теперь из него выводить?»

Я впервые столкнулась с чем-то подобным. И, как назло, посоветоваться не с кем. Это в Минске у меня знакомые, сестры. А в Москве я и не знаю никого!

Нашла в Колиной записной книжке телефон друга, у которого мы часто жили на даче. Описала ситуацию. Друг сказал, что нужен врач, причем не какой-нибудь, а давний знакомый. И действительно прислал нам врача.

Тот пришел и говорит: «Уйдите куда-нибудь! Вы не должны это видеть». И я ушла спать в пустую комнату. Бросила на пол матрас и провалилась в сон. А с Колей остался врач. Он и первую ночь у нас ночевал, и вторую...

После Колиной смерти меня обвиняли, что я сидела рядом с умирающим от инсульта человеком и двое суток не вызывала «скорую помощь». Но я надеялась на врача, который был рядом!

К тому же я и не знала, что у Коли какие-то проблемы с сосудами. Он ведь спортивный был: и бегал по утрам, и в баню ходил... А что теперь ему так плохо — так это же вроде от алкоголя...

Только на второе утро я, видя, что ничего не помогает, и Коле только хуже, вызвала «скорую». Он уже был без сознания.

Колю забрали в реанимацию Боткинской больницы. А 27 мая 2001 года Коли не стало…

Мы так и не успели пожениться. И родить ребенка. И съездить в Париж.

Только два наших с Колей плана я выполнила — и то уже без него. Во-первых, поменяла фамилию на Еременко. Это пришлось делать через суд. Галина Александровна написала письмо, что она не против. Был приглашен свидетель, который подтвердил, что мы с Колей жили в гражданском браке. Кроме того, я принесла альбом с нашими совместными фотографиями.

И все равно женщина-судья сомневалась. Говорит: «Ну да… Вот я дам вам его фамилию, а потом ко мне с тем же самым придут другие девушки Николая Еременко. У него их небось сотни!»

Но я-то знала, что других у Коли не было. Он мне говорил: «Люська, я — кремень! Я сам себе завидую, горжусь и удивляюсь. Как тебя встретил — никаких других женщин!»

Он ведь мечтал о такой семье, как у его родителей. Жить в крепком браке, любить друг друга и хранить верность — что может быть лучше? Просто у Коли так не сложилось. Но он верил, что все еще получится — со мной...

Ну а второй план, который я выполнила, — возвращение в Беларусь. Ведь Коля мне говорил: «Когда перестану сниматься, махнем с тобой на родину! В Минск, на покой». Вот я его и перевезла.

Колю похоронили в Минске на Восточном кладбище рядом с отцом. Ну а я с помощью Галины Александровны купила квартиру неподалеку. С тем, чтобы пешком к Коле ходить. И носить ему по розе — как он когда-то приносил мне...

Поначалу я совсем не хотела жить. И придумывала всякие способы, как бы мне поскорее уйти к Коле. Но потом осознала, что так нельзя.

Потихоньку я стала возвращаться к жизни. Пошла работать, стала навещать родных... С Галиной Александровной постоянно на связи. Думаю, Коле это важно — чтобы его мать не бросали в одиночестве.

Бывает, позвоню Галине Александровне, а она мне: «Ох, Люся... Я же говорила тебе: рожай, не тяни. Сейчас бы вместе растили и поднимали вашего ребенка…» Но не успела я. У меня ведь был всего-то год, когда мы с Колей стали наконец семьей...

Изредка я смотрю Колины фильмы. Какой же он красивый в роли Жюльена Сореля в «Красном и черном»! Невозможно, нереально красивый!..

А недавно щелкала пультом и наткнулась на картину «Подари мне лунный свет» Астрахана, которую Коля так и не успел увидеть. Он говорил, что в этом фильме впервые играл самого себя... Пятидесятилетнего мужчину, который наконец решился уйти из прежней семьи и надеется еще успеть построить новую жизнь…

Оцените статью

1 2 3 4 5

Средний балл 0(0)